Второй летне-осенний цикл-калейдоскоп из минидрабблов. Первый. Сто лет по этим двум не писала. Фанфикеры! Присоединяйтесь!
I. Невидимка
Предупреждение: явный намек на Хитсугайя/Матсумото
- Матсумото! – ворвался в ее пресную полуденную полудрему голос капитана. Рангику перевернулась на другой бок, утыкаясь лбом в ложбину между подлокотником и спинкой софы.
- Матсумото! Мне нужен архив миссий за прошлогодний зимний триместр! – упорно продолжал стучать Хитсугайя, пытаясь пробиться к сознанию нерадивой подчиненной. – Сей-час-же!
- По… том, ну… еще чуть-чуть, - жалобно промямлила она в мякоть своего лежбища.
- Потом я заморожу твою премию до следующего нового года! – начальство нажало на рычаг под названием «денежная санкция». Толстокожую совесть его лейтенанта, вообще, нельзя было вытрясти из колыбели патологической спячки.
- Нетерпеливость вас погубит, капитан, – поднимаясь, проворчала Рангику достаточно громко, чтоб ее недовольство окончательно столкнуло его брови на переносице. Однако она не прибегла к запрещенному приему и не упомянула табурет. Без дополнительной платформы ее низкорослый капитан не мог дотянуться до верхних полок шкафа. И подпрыгивать шинигами его ранга вовсе не подобало. А нагромождение комплексов служило разве что покорению карьерной лестницы.
Кисть повисла над предпоследним столбиком, который больше не привлекал взгляда Хитсугайи. Капитан, оторвавшись от белого ожидания бумаги, теперь смотрел, словно завороженный, на темную фигуру лейтенанта. На то, как Рангику небрежно поправляет съехавший шарфик, томно тянется вверх, на самых цыпочках, на то, как ее тонкие пальцы лениво скользят по разноцветным ребрам папок. Он знал, что если прислушаться, то можно было уловить легкий шепот с повторяющимся лейтмотивом. И, конечно же, он подозревал, что она никогда не спешила в своих поисках. А еще, почему-то, в последнее время Хитсугайя ее не торопил. И глядел он на нее чересчур пристально, как будто Матсумото что-то заслоняло от его взора. Ему постоянно казалось, что за ее спиной стоит, именно что стоит, сгусток пустоты. Непреодолимой пустоты… и даже, если бы он вырос на целых полметра, ему было не перешагнуть…
- Какая жалость… – лейтенант, сунув ему под нос стопку отчетов, высвободила кисть из его оцепеневшей руки. Она капнула на документ еще раз и с ласковой меланхолией пояснила, – Чтоб этой малышке… не было так одиноко.
***
- Капитан, откуда взялись лепестки на моем столе? – недоуменно спросила только что вошедшая Рангику и принялась сгребать в горсть цветочное конфетти.
- Сквозняк, – тихо ответил Хитсугайя после того, как отряхнул рукав от пыли.
Сквозняки… не подписываются на прощание.
II. Привычки
- Гин, ты не можешь так поступить... ты снова убегаешь! Снова всё бросаешь! Глупо... так глупо, — она захлебывается собственными слезами, будто ее кто-то топит в соленом-пресоленом омуте.
- Глупо... повторяться. Всё? Ты имеешь в виду тебя? — он не жалеет ее. Или жалеет, но совершенно иначе. Но скорее всего, ему совсем не хочется, чтоб однажды кому-нибудь пришлось ее по-настоящему пожалеть. Особенно, если этот кто-то — сама Рангику. Кто знает наверняка, о чем думает Ичимару Гин?
- Ты... ты не можешь! — хрипло настаивает Рангику, на миг отчаянно веря, что заставит повиноваться этого с рождения непослушного чудака ее полумольбе-полуприказу.
- Легко, милая Рангику. Ведь это моя вредная привычка, не так ли? — Ичимару призывает в свидетели свою противоречивую улыбку и красноречивый взгляд. Ее хватка слабеет: белесые ресницы падают, словно театральный занавес. Только шепот — шелест травы, вслед уползающей змее — напоследок: — И ты, конечно же, меня простишь...
- Прощу... прощу... прощу! — она зажимает зубами крик. — Прощу, дурак... по привычке.
New!
III. Мир, в которомРавновесие Общества Душ едва ли подразумевало справедливость. Иначе бы Айзен Соуске не был бы сейчас в полной сохранности, в самом безопасном месте Сейретея, в отличие от них всех. А Ичимару Гин… не отдал бы свою загробную жизнь впустую. Справедливость, честь и прочее было уделом принципиальных безумцев, как Тоусен Канаме, и квинси… с такими же маниакальными заповедями. «Око за око…» ослепит кого угодно. Шинигами считали себя выше человеческих понятий: ведь они подчинялись только Равновесию. Кто прав? Кто виноват? Кто достоин, а кто нет? Все это неважно. Перед мирозданием все равны, так или иначе.
Мацумото знала это не хуже ее сослуживцев. В конечном итоге, она, как и окружающие, были нулями. И всё благодаря кругу перерождения. Волноваться стоило лишь по поводу количественного баланса смертей и рождений. Остальное – шум, сокращаемые переменные и коэффициенты в Главном Уравнении. Остальное? Слезы, например.
«Я хочу сделать мир таким, чтобы Ранику больше не пришлось плакать…»
Плачь, не плачь – Равновесию были безразличны рыдания. Слезы творили чудеса только в романтических историях из Мира Живых. Иначе, она без капли сожаления и стыда наплакала бы целое море и еще несколько озер в придачу.
Рангику до сих пор помнит, как Гин в первый раз запретил ей вмешиваться.
– Никогда больше не ходи за мной!
– А если с тобой что-нибудь случится?!
– Вот поэтому и не ходи…
Но она не сразу поняла, что всякое вмешательство было бессмысленно.
Шинигами подчинялись Равновесию.
Жаль, Равновесие не подчинялось шинигами.